Закаты наступают рано. Еще нет шести, а солнце уже клонится к горизонту, как голова студента к столу в ночь перед экзаменом. Небо на западе окрашивается в розовый, он густеет на глазах, переходя в багряный, пурпурный, сиреневый и, наконец, подкрашенный золотом фиолетовый. Дома блестят чешуей окон, втягивая в себя последний солнечный свет. В кронах деревьев вспыхивают запутавшиеся среди сильных, еще не пожелтевших листьев тонкие лучи-подростки: им, как всем подросткам на свете, не хочется домой. Треснувшее стекло в старой оконной раме, оставленной на обочине дороги, посылает слепящий блик прямо в глаза прохожим, весело сверкает брошенная кем-то монетка, и всякий предмет норовит сохранить тепло ушедшего дня.
По мере того, как меняются краски, в город входят вестники вечера — сумерки. Сначала совсем прозрачные, сотканные из тончайших хрустальных нитей. Чем ниже склоняется солнце над горизонтом, тем плотнее становятся сумерки, хрусталь теряет свою невесомость, наполняется голубоватой дымкой, дымка сгущается, и вот уже синие тени легли на землю и стены домов, скрыли в тени ветви деревьев, растянулись долгими полосами в свете первых фонарей. Солнца уже не видно, и только последние его отсветы поднимаются над горизонтом, словно записка восходящей луне:
"Дорогая сестра, не отвлекайся по дороге на мечты и раздумья о смысле вселенной, иначе можешь сбиться с маршрута, и тогда наш уголок вселенной точно потеряет смысл. Не превышай скорость. Не пугайся пролетающих мимо комет, они все ручные и привитые от бешенства. Не скучай. Целую. Твой любящий брат".